Черепно-мозговая травма

Алеша

 Раздался оглушительный визг тормозов. В следующее мгновение огромный МАЗ уже тащил перевернутый “Москвич” по мокрому, переливающемуся от фонарей, шоссе. Сидевший в легковушке Алеша даже не успел испугаться...

Это произошло в сентябре 1991 года.

Картина в реанимационном отделении Всеволожской больницы повергла меня в ужас: огромное, отечное на полподушки лицо, разметавшиеся грязные клочья длинных волос, рваная верхняя губа, трубка в трахее, из которой ритмично вырывался смрадный запах запекшейся крови, вылезший из орбиты левый глаз. Над всем этим господствовал шум аппарата искусственной вентиляции легких: сам Алеша не дышал. В ординаторской сказали, что раздроблено основание черепа - пункция показывает кровь, надежд никаких. Алешиными почками уже заинтересовались специалисты по трансплантации органов. Когда я выходила из ординаторской, передо мной проехала каталка с трупом, и врач назидательно заметил: ”Обратите внимание, у него была гораздо более безобидная черепно-мозговая травма”. Я была в шоке: лежит здоровенный парень, у которого вся жизнь впереди, а по сути ее нет. Тупо работала и сомневалась. Врачи потихоньку наблюдали со стороны. Один из них образно выразился: «Разве можно на что-то надеяться, если часть мозга уже превратилась в кашу?» Но отступать было некуда…

На следующий день у Алеши появилось дыхание. Я продолжала работу, проводя сеансы каждый день. А дальше события развивались с бешеной скоростью: по каким-то «непонятным» причинам не наступил отек мозга, не произошел отек легких, хотя в начальной стадии все это уже проявлялось. Врачи уже не столь скептически были настроены, когда присутствовали при моей работе с Алешей. Более того, попросили помочь 3-х летнему мальчику, у которого было кровоизлияние в мозг: маленького велосипедиста сбил мотоцикл. Просьба прозвучала буквально так: “Мы, конечно, понимаем, что Вам платят огромные деньги, но родители малыша уже подготовлены к его смерти, тем не менее, может быть, попытаетесь?” Забегая вперед, скажу, что все посещения сотрудниками (Института перспективной медицины, созданного спустя пять лет в 1996 г.) больниц, реанимаций и лежачих больных на дому производится бесплатно. Конечно, выздоровев, и приезжая на профилактический сеанс, Алеша привозил с собой дары огорода с дачи, а иногда и молоко от Буренки. Правда, был еще один немаловажный знак благодарности, но о нем позже.

Малыш через пару дней позвал маму и быстро пошел на поправку. А Алеше не понадобилась операция на мозге и вскоре его удалось транспортировать в реанимацию Куйбышевской больницы. И если мы избежали отека легких и мозга, то начавшийся менингит - неотъемлемая часть всех последствий черепно-мозговых травм, не замедлил себя проявить: началось воспаление оболочки мозга и мнения врачей стали сливаться в одно страшное предсказание: таперь уже - в с е. На борьбу за Алешину жизнь были брошены лучшие медицинские силы. Тем не менее, встреча с известным врачом-инфекционистом в коридоре Куйбышевской больницы оставила не самые лучшие воспоминания: не глядя в мою сторону, но умудрившись ткнуть в меня пальцем, она медленно спросила: “Милочка, и вы еще надеетесь на какой-то результат? Ну хорошо, я допускаю, что вы помогли ему задышать, нормализовали давление, но снять воспаление мозга вам, я думаю, не под силу. Даже введенный нами препарат вряд ли сможет что-либо изменить”. Работать не переставала, приезжая в реанимацию через день, а то и каждый день. Через некоторое время опасность миновала. Алеша пришел в себя и даже начал выполнять простейшие команды: согнуть ногу, поднять руку. Тем не менее, у персонала реанимации к Алеше прилипло прозвище Лоб, которым нарекли его врачи и медсестры. Входя в палату, часто можно было услышать: «Ты Лбу катетер поставила? А Лоб сегодня реагировал на что-нибудь?» Поговорив с врачом, я выяснила, что даже если Алеша когда-нибудь встанет на ноги и вновь приобретет элементарные бытовые навыки, его разум уже никогда не будет чистым.

Когда я впервые увидела Алешу, врач заявил, что с такой травмой будет обязательный сдвиг в психике и изменение личности, на что родители ответили: какой угодно, лишь бы был живой.

В тот период, когда Алешина жизнь в очередной раз повисла на волоске и все были в жутких сомнениях, Галина Петровна, Алешина мама, остановив меня у входа в больницу, протянула маленькую коробочку: “За Алешкину жизнь. Спасибо Вам”. Я, правда, оттолкнула это подношение, но Г.П. вдруг тихо сказала: “Значит Вы не верите в его выздоровление”. И какой бы ни была странной логика несчастной матери, видимо, в этом подарке заключалась и вера, и благодарность, одновременно. Я ответила ей, что верю. “Тогда возьмите - это старинное, фамильное, наше. Старое золото, рубин три маленьких бриллиантика”. Самое удивительное, что перстенек этот, невесть когда украшавший чью-то благородную ручку, оказался мне впору. Но, если учесть, что 15-й размер был мне всегда велик, то подобное соответствие выглядело достаточно символичным.

Борьба за Алешину жизнь продолжалась.

Менингит удалось снять сравнительно быстро. Обещанные врачами три недели сократились до нескольких дней и вскоре, к великой радости всех, кто наблюдал это возрождение, Алеша самостоятельно, своими ногами спустился из реанимационного отделения в общую палату...

Приятно осознавать, что моя работа с Алешей сыграла свою положительную роль и, тем не менее, надо реально оценивать возможности всех, кто принимал участие в излечении Алеши: без медицины мои успехи не имели бы столь фантастического исхода.

Я не переставала посещать его с лечебной миссией, каждый раз встречая у его кровати чуть не обезумевшую, осунувшуюся, с давно неухоженными волосами, круглосуточно дежурившую около своего сына Галину Петровну. Алеша никого не узнавал, плохо понимая, что рядом с ним мама. Его учили заново ходить, одеваться, узнавать буквы. Один раз я присутствовала на своеобразном уроке, когда Алеша – студент третьего курса института водил пальцами по строчкам стихов Маршака и, с трудом подбирая звуки, проговаривал рифму. Почти непрерывно улыбался. Все расценивали это как признак безумия. Да и подтверждением тому были многие моменты: он не понимал, как самостоятельно сходить в туалет, надеть после этого брюки. Всю бытовую жизнь контролировала Алешина мама.

Тем не менее, дело подходило к выписке. Алеша мог двигаться, но ел с трудом – губа была порвана и пока еще плохо слушалась. Рот практически не закрывался, и приходилось постоянно подтирать слюни. Таким Алеша был выписан из Куйбышевской больницы.

И вот начались наши сеансы за пределами больницы. Сначала я ездила к нему домой, затем стало возможным привозить его ко мне. Галина Петровна сопровождала его за руку через весь город, стараясь не обращать внимания на людей, которые не слишком тактично поглядывали на высоченного парня с изуродованным шрамами лицом и плохо заросшей дырочкой на горле после трахеостомии. Ко всему этому Алеша плохо слышал - был поврежден левый слуховой проход. Говорил Алеша невпопад, все время смеялся. Галина Петровна нет-нет да и задавала мне вопрос: ”Он таким и останется?”. Конечно, теперь ей хотелось иметь не только живого сына, но и разумного.

Радости нашей не было предела, когда, приехав с сыном на очередной сеанс, Галина Петровна поведала мне о чудесном сдвиге. Алеша с удивлением обнаружил появление высоких цен на продукты и очень бурно реагировал на “уход” Горбачева. Сразу же после этого стал восстанавливаться слух, и на левом глазу начало понемногу рассасываться подобие бельма. Вскоре Алеша изьявил желание посмотреть учебники. Честно говоря, тут и я засомневалась, потому что, в какую бы строчку я не ткнула, Алеша плохо понимал ее смысл. Но чем дальше я работала с его мозгом, тем более настойчивым было его желание вернуться к книгам.

Однажды Алеша приехал ко мне один. Галина Петровна позвонила и сказала, что сын категорически отказался от помощи. После сеанса, выйдя из парадной, Алеша пошел совсем в другую сторону. Я, было, испугалась, что он не доберется самостоятельно до дома. Позже выяснилось, что домой Алеша приехал вовремя. Оказывается, он нашел более короткий путь к дальней остановке, срезав угол и сэкономив при этом целых 10 минут. И пока он самостоятельно мне это объяснял, я подумала: “Сообразил! Теперь за него бояться нечего”.

Весна 1995 года. До сих пор, работая с Алешей, я наблюдаю его совершенствование. В этом году он заканчивает институт, работает там же на кафедре. И к его здоровью я не могу предъявить никаких претензий. Представьте себе, Алеша даже начал преподавать английский язык! И еще немаловажное обстоятельство: Алеша так и остался постоянно улыбающимся и жизнерадостным. Он настолько открыто относится к людям, настолько восторженно воспринимает в жизни все, что его окружает, что у его мамы возникает иногда вопрос: уж не чужая ли радостная душа вселилась в Алешу и нашла в нем свое пристанище?